Содержание:
Булат окуджава анализ молитва
При разговоре о «Молитве» не обойтись без анализа собственно религиозных представлений автора. Особенно часто в восьмидесятые варьировалась версия о том, что никакого Франсуа Вийона в первоначальном замысле не было, стихи не имели названия, но в августе 1964 года, принеся подборку в «Юность», Окуджава столкнулся с редакторским требованием замаскировать религиозную тематику стихотворения. Тогда, по воспоминаниям Аксенова, он мгновенно (возможно – даже с внутренней готовностью к этому) сымпровизировал другое название – «Франсуа Вийон»; под названием «Молитва Франсуа Вийона» песня издана на первом советском «гиганте» Окуджавы 1976 года и прожила так до середины восьмидесятых, когда он порекомендовал шведской исполнительнице своих сочинений Кристине Андерсон называть песню просто «Молитвой», не тревожа тень грешного француза.
Не верь ни богу, ни судьбе. Молись прекрасному и высшему
Предназначенью своему, на белый свет тебя явившему.
Чванливы черти, дьявол зол, бессилен бог, ему неможется…
А Бог мигнул мне глазом черным
Так, ни с того и ни с сего,
И вдруг я понял: это ж дворник
Стоит у дома моего!
Бог – не абсолютный командир всего сущего, но лишь один из участников бесконечной войны, в которой каждый из нас – солдат на добровольно избранной стороне; именно поэтому просить Бога о чем-либо – вещь почти безнадежная: ты сам здесь для того, чтобы осуществлять его планы. Просить стоит Природу, всю совокупность сущего:
Молюсь, чтоб не было беды, и мельнице молюсь, и мыльнице,
Воде простой, когда она из крана золотого выльется,
Молюсь, чтоб не было разрух, разлук, чтоб больше не тревожиться…
О, руки были бы чисты! А остальное все приложится.
Евангельская цитата – «ищите Царствия Небесного, а остальное приложится вам» – здесь очевидна, но в журнальной публикации поэт еще и вынес ее в название – «А остальное все приложится». Религиозность Окуджавы здесь охарактеризована вполне четко: его не устраивают выдуманные людьми образы чертей, бога, сатаны; под «предназначеньем», являющим на свет все живое, понимается предельно обобщенное «прекрасное и высшее» начало, по сравнению с которым ничтожны жалкие человеческие персонификации. В результате декларация гордыни – «не верю в Бога и судьбу» – превращается в искреннее и беспомощное признание: не знаю, кому я обязан жизнью, кто управляет ею, кто прислал меня сюда, не верю в созданные людьми жестокие и ограниченные химеры, но молюсь каждому проявлению божественной творческой воли; не только изделиям рук человеческих, будь то мельница, мыльница или хитро устроенный золотой кран, но и «воде простой». Гадать о природе Божества не следует: заботьтесь о чистоте собственных помыслов и рук – «а остальное все приложится».
Именно поэтому не стоит воспринимать «Молитву» – единственное у Окуджавы прямое обращение к Богу – как прямое и личное высказывание. Даже у Слуцкого подобное бывало – «Господи, больше не нужно, Господи, хватит с меня», – но у Окуджавы никогда: именно потому, что обратиться к православному, или еврейскому, или любому другому личному Богу – для него значит присоединиться к толпе, к людям внутренне несвободным. Комиссар еще может уверовать – и таких примеров множество; но скромный агностик, сознающий чудесность мира и отказывающийся объяснять ее словами, будет уж скорее молиться «мельнице и мыльнице». Легко и соблазнительно было бы поверить в версию насчет молитвы к жене, и такая трактовка вероятна – поверим автору; это, конечно, придает песне неожиданный смысл, но в иронической лирике Окуджавы он возможен.
Стихотворения молитва окуджавы
Постараемся детально ответить на вопрос: стихотворения молитва окуджавы на сайте: молитва-богу.рф — для наших многоуважаемых читателей.
Булат Окуджава Молитва
Булат Шалвович Окуджава (1924-1997 г.)
Перевод с русского языка на болгарский язык: Красимир Георгиев
Господи мой, дай ти всекиму да не е от нищо лишен:
ум дай в главата на мъдрия, на плахия кон да дадем,
дай пари на щастливия. И не забравяй за мен.
на властника дай влияние, да се навластва в сласт,
дай почивка на щедрия до края на този ден.
Каин дари с разкаяние. И не забравяй за мен.
тъй вярва убитият воин, че с подвига чака го рай,
тъй всяко ухо почита Божия плам незрим,
тъй вярваме ние самите, незнаейки що творим!
щом може Земята тревожно да търси размах и покой,
щом още в гръдта й са жарки време и огън свещен,
дай ти на всички по-малко. И не забравай за мен.
Дай ти на всички по-малко. И не забравай за мен!
Господи, дай же Ты каждому, чего у него нет:
Дай счастливому денег. И не забудь про меня.
Дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,
Дай передышку щедрому хоть до исхода дня.
Как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
Как верит каждое ухо тихим речам Твоим,
Пока Земля еще вертится, И это ей странно самой,
Дай же Ты всем понемногу. И не забудь про меня.
Дай же Ты всем понемногу. И не забудь про меня!
* (перевод с русского языка на английский язык: Людмила Пургина)
God, please, give for everyone all things, that they don’t have.
To a wise man, please, give a wise head, to a coward – give a steed,
To a happy man – give a gold sack. And don’t forget ’bout me.
Let those, who like the power, to satiate rule in their life,
Let’s give to a lavish man – breathing-space to day’s end, to coming evening,
Let give to Kain – the repetance. And don’t forget ’bout me.
As soldier killed trusts in Paradise, which somewhere is fated to him,
As any a silent ear believes in Your silent speech,
As all we believe, but without mind about all our deeds!
Though It self is in doubt, how It exists in that dwell,
While it is enough time for fire and time is not over still,
Let’s give a little for everyone. And don’t forget ’bout me.
* (экспромт: Метель Весеняя)
Все рвущиеся к власти – берут и воруют всласть.
Щедрые на Мальдивах – время идёт к закату,
Дворцы покупают, клубы – себе, а другим заплаты.
Трусливые за границу награбленное увезли,
Маски людей на лицах. А патриот в пыли.
* (экспромт: Михаил Брук)
Мудрому дай голову, трусливому дай коня,
Дай счастливому денег… И не забудь про меня».
* Это попросил Булат Окуджава.
Дурак получил власть.
Трусливый урвал кучу денег.
Счастливый же шанс пропасть.
Тревоги, ошибки, долги.
Похоже, с молитвой напутали
Архангелы, слуги твои.
Возьми все назад, к чертям.
И без тебя Вездесущего
Устрою я жизнь, но сам».
* Это уже моя просьба.
Булат Шалвович Окуджава е руски поет, писател и бард. Има грузински произход. Роден е на 9 май 1924 г. в Москва. По време на сталинските репресии през 1937 г. баща му е обвинен в шпионаж и е екзекутиран, а майка му е интернирана за 18 години в ГУЛАГ. През 1941 г. Окуджава се записва доброволец в Червената армия и участва в сраженията. След войната завършва филология в Тбилиския университет. Работи в издателство „Млада гвардия” и в сп. „Литературная газета”. Автор е на сборниците с песни и стихове „Март великодушный” (1967 г.), „Арбат, мой Арбат” (1976 г.), „Стихотворения” (1984 г.), „Избранное” (1989 г.), „Посвящается вам” (1988 г.), „Милости судьбы” (1993 г.), „Зал ожидания” (1996 г.), „Чаепитие на Арбате” (1996 г.) и др. и на историческите романи „Бедный Авросимов” (1969 г.), „Похождения Шипова, или Старинный водевиль” (1970 г.), „Путешествие дилетантов” (1976-1978 г.), „Свидание с Бонапартом” (1983 г.), „Упразднённый театр” (1993 г.). Умира на 12 юни 1997 г. във френския град Кламар.
Стихотворения молитва окуджавы
дай рвущемуся к власти
дай передышку щедрому,
как веруем и мы сами,
не ведая, что творим!
и это ей странно самой,
пока ей еще хватает
Булат Окуджава: молитва.
«Стихи о любви и стихи про любовь» – Любовная лирика русских поэтов & Антология русский поэзии. © Copyright Пётр Соловьёв
Пока Земля еще вертится,
пока еще ярок свет,
мудрому дай голову,
дай счастливому денег.
Пока Земля еще вертится —
Господи, твоя власть!—
хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние.
Я знаю: ты все умеешь,
как верит каждое ухо
Господи мой Боже,
дай же ты всем понемногу.
Порекомендуй это стихотворение друзьям.
трусливому дай коня,
Обсуждение стихотворения «Молитва»
Стихи и песни Булата Окуджавы
(Молитва Франсуа Вийона)
дай счастливому денег. И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится, Господи, — твоя власть! —
дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть,
дай передышку щедрому хоть до исхода дня.
Каину дай раскаянье. И не забудь про меня.
как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
как верит каждое ухо тихим речам твоим,
как веруем и мы сами, не ведая, что творим!
Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!
пока ей еще хватает времени и огня.
Удивительная история песни «Молитва» Булата Окуджавы
Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,
Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:
мудрому дай голову, трусливому дай коня,
Пока Земля еще вертится — Господи, твоя власть!
дай передышку щедрому, хоть до исхода дня.
Каину дай раскаяние. И не забудь про меня.
Пока Земля еще вертится, и это ей странно самой,
пока ей еще хватает времени и огня,
дай же ты всем понемногу. И не забудь про меня.
У этой любимой всеми песни существует два названия: «Молитва» и «Молитва Франсуа Вийона» ,
и долгое время считалось, что это вольный перевод Булата Окуджавы стихотворения этого средневекового французского поэта. Однако, Булат Шалвович впоследствии признавался, что к Вийону текст песни не имеет никакого отношения. Дело в том, что стихотворение «Молитва» не принимали в печать в советские времена по идеологическим соображениям, тогда Булат Шалвович придумал новое название, и в печать взяли. Музыка была придумана позднее, сначала были напечатаны стихи.
Гениальность этой истории в удивительной убедительности легенды о переводе. Это совершенное попадание, вольная или невольная стилизация под Франсуа Вийона (и в особенности, полюбившиеся всем переводы Эренбурга).
И, пожалуй, я пока оставлю метку «Песни на стихи Вийона» ??
“Московский Рабочий”, 1989.
- » Мгновенно слово. Короток век.
Мгновенно слово. Короток век. Где ж умещается человек? Как, и когда, и в какой глуши распускаются розы его души.
А что я сказал медсестре Марии, когда обнимал ее? – Ты знаешь, а вот офицерские дочки на нас, на солдат, не глядят.
» Мне не хочется писать.
Мне не хочется писать Ни стихов, ни прозы, хочется людей спасать, выращивать розы.
Вот ноты звонкие органа то порознь вступают, то вдвоем, и шелковые петельки аркана на горле стягиваются моем.
» Мы приедем туда, приедем.
Мы приедем туда, приедем, проедем — зови не зови — вот по этим каменистым, по этим осыпающимся дорогам любви.
» На арбатском дворе – и веселье и смех.
На арбатском дворе – и веселье и смех. Вот уже мостовые становятся мокрыми. Плачьте, дети! Умирает мартовский снег.
Анализ Стихотворения «Молитва»; Окуджавы
Стихотворение «Молитва»; относится к числу философских стихотворений Булата Окуджавы. Написанное в 1963 году, оно имело заглавие «Молитва Франсуа Вийона»;. Маску легендарного французского поэта Булат Окуджава вынужден был использовать по внешним причинам — в шестидесятые годы религиозное стихотворение не могло быть опубликовано и допущено к исполнению. Пафос «Молитвы»; в утверждении уникальной ценности каждого человека. Песня построена на тонком сочетании веры в справедливость мироустройства и тревожного сомнения в этой справедливости. Повторяющееся обращение к Богу: «И не забудь про меня»; — не может оставить равнодушным ни одного читателя и слушателя.
Я знаю: ты все умеешь, я верую в мудрость твою,
— окуджава молитва анализ
— анализ стихотворения булата окуджавы молитва
— окуджава анализ стихотворения
Стихотворение «Молитва» относится к числу философских стихотворений Булата Окуджавы. Написанное в 1963 году, оно имело заглавие «Молитва Франсуа Вийона». Маску легендарного французского поэта Булат Окуджава вынужден был использовать по внешним причинам — в шестидесятые годы религиозное стихотворение не могло быть опубликовано и допущено к исполнению.
Пафос «Молитвы» в утверждении уникальной ценности каждого человека. Песня построена на тонком сочетании веры в справедливость мироустройства и тревожного сомнения в этой справедливости. Повторяющееся обращение к Богу: «И не забудь про меня» — не может оставить равнодушным ни одного читателя и слушателя, поскольку под словом «меня» подразумевается не только автор, но и его собеседник:
Как верит каждое ухо тихим речам твоим,
Дай же ты всем понемногу… И не забудь про меня.
Анализ стихотворения «Молитва» Б. Ш. Окуджавы
Пока Земля еще вертится и это ей странно самой,
Глава вторая «МОЛИТВА»
Не будет преувеличением сказать, что «Молитва» – в первых публикациях и записях «Молитва Франсуа Вийона» – наиболее цитируемое произведение Окуджавы. О причинах этого предпочтения мы поговорим ниже. Историю создания песни неоднократно изложил (и, по обыкновению, запутал) сам автор: в одном интервью 1985 года рассказывал «Московским новостям», что сочинял эту вещь чуть ли не десять лет по строчке в год – и это звучит вполне убедительно, ибо «Молитва» состоит из парадоксальных формул-афоризмов, сочинить которые подряд можно было только в редчайшем приступе вдохновения. В другом говорил, что сочинил «Молитву» во время тяжелой болезни Ольги – в 1964 году, в Ленинграде. Музыка, согласно свидетельству самого Окуджавы, была сочинена три года спустя, и это, по его признанию, самый долгий промежуток между сочинением текста и мелодии. Первые исполнения отмечены в 1967 году, на московских и французских концертах.
Прежде всего разберемся с утверждением о многолетней предварительной работе над текстом: вряд ли Окуджава действительно «сочинял по строке» эту редкостно цельную вещь, но у нее есть две предшественницы, два наброска – песня «Вот счастливый человек» и «Время идет, хоть шути – не шути» (обе—1960 года). В первой, не слишком удачной и откровенно эскизной, уже заложены будущие «вийоновские» парадоксы:
Вот несчастный человек – это видно по всему,
Но почему же, почему у него бессрочный век?
Вот счастливый человек – это видно по всему,
Но почему же, почему у него короткий век?
Вот влюбленный человек – это видно по всему,
Но почему же, почему у него печальный век?
В мире все цепи разомкнуты: грусть, как будет сказано позже, соседствует с любовью, счастье всегда кратко, несчастью удивительным образом сопутствует ненужное и обременительное долголетие; в «Молитве» три года спустя пойдет речь как раз о том, чтобы эти противоречия как-нибудь разрешить: счастливому дать денег, щедрому – передышку. Вторая песня – тоже молитва, но пока безадресная:
Время идет, хоть шути – не шути,
как морская волна, вдруг нахлынет и скроет.
Но погоди, это все впереди,
дай надышаться Москвою.
Мало прошел я дорогой земной,
что же рвешь ты не в срок пополам мое сердце?
Ну не спеши, это будет со мной,
ведь никуда мне не деться.
Видишь тот дом – там не гасят огня,
там друзья меня ждут не больным, не отпетым,
ну не спеши, как же им без меня —
надо ведь думать об этом.
Дай мне напиться воды голубой,
придержи до поры и тоску, и усталость.
Ну потерпи, разочтемся с тобой —
я должником не останусь.
Любопытно смещение акцента: в «Молитве» речь идет о ком угодно, а о себе – в последнюю очередь. Более ранняя песенка – исключительно о страхе умереть или сгинуть до того, как сказано главное слово. По воспоминаниям Ольги Батраковой, роман с которой относится как раз к 1959–1960 годам, Окуджава часто заговаривал с ней о страхе смерти, о том, что жить ему, быть может, осталось недолго; то ли так проявлялся кризис среднего возраста, то ли это была компенсация внезапного счастья – пришла первая слава, он нащупал наконец свой путь, и как раз в такие минуты внезапная гибель подстерегает особенно часто. Молитва была услышана, автор получил отсрочку на целых тридцать семь лет – тоже не очень много, конечно, но по крайней мере в последних интервью Окуджава повторял, что «свое сделал» и «предназначение выполнил». Он, впрочем, не только за себя просит: он отвечает и за друзей, и за Москву, о которой никто без него так не споет, и за слова, покуда не сказанные; но на фоне «Молитвы Франсуа Вийона» эта ранняя песня все же куда слабей. Дело не только в тематической узости, особенно заметной на фоне универсализма «Молитвы», в которой автор выступает уже предстоятелем за все человечество; причина и в том, что, обращаясь к неназванному адресату, поэт выигрывает в универсальности, но проигрывает в энергетике.
Вопрос о том, к кому обращено, скажем, лермонтовское «За все, за все тебя благодарю я», дебатируется сто пятьдесят лет и вряд ли решится; будь эти стихи только обращением к женщине – они были бы прекрасны, и только. Великими их делает второй возможный адресат. Прямое обращение к этому адресату придает «Молитве» 1964 года тот вселенский масштаб, которого раннему Окуджаве недоставало.
Сам Окуджава демонстративно и многократно называл себя атеистом, причем не только тогда, когда «так полагалось», но и позже, когда не полагалось вовсе. Во всем, что касалось интимнейшего, он был особенно скрытен, и мы не раз имели случай в этом убедиться; между тем проговорки о самой искренней вере в его стихах случаются часто, ни единого намека на атеизм в них нет, если не считать декларации «Не верю в Бога и судьбу», – но ведь эта декларация, вопреки расхожему мнению, перу Окуджавы не принадлежит. В оригинальном стихотворении 1964 года (напечатанном во втором номере «Юности» за этот год) сказано:
Не верь ни богу, ни судьбе. Молись прекрасному и высшему
Предназначенью своему, на белый свет тебя явившему.
Чванливы черти, дьявол зол, бессилен бог, ему неможется…
Согласитесь, здесь наличествует хотя бы формальная логика: Бог, в которого не веришь, не может быть бессилен – он попросту отсутствует. (В песне, звучащей в фильме «Жизнь и смерть Фердинанда Люса», поется еще резче – «бездарен бог», что уж никак не соответствует общему тону стихотворения.)
Ни одна мировая религия не снимает главного вопроса – о теодицее; считать Бога бессильным – не хочется, всемогущим – не получается. Все представления верующих оказываются на поверку именно «слишком человеческими», антропоморфными – а потому негодными; еще отвратительней попытки осуществлять репрессии и устанавливать диктатуру от имени Абсолюта. Еще Набоков недоумевал, как люди, с такой последовательностью отвергающие любую диктатуру, легко и готовно признают абсолютную, не признающую объяснений и оправданий власть Бога. Позиция советской интеллигенции в этом случае была тверда и последовательна: не для того так упорно отвергали советскую власть с ее претензией на тотальный контроль малейших душевных движений, чтобы с тем большей готовностью прибежать под хоругви. Окуджава отрицает любые попытки людей говорить от лица Божества и транслировать его установления – но по-набоковски ощущает всю жизнь пронизанной излучением чудесного. «Скоро увижу я маму мою, стройную, гордую и молодую» – атеист такого (и так!) не произнесет. «Убежденность в личном бессмертии начисто отделена в творческой мысли Набокова от всякой мифологической религиозности» (О. Ронен) – с тем же основанием это можно сказать и об Окуджаве, и о подавляющем большинстве лириков ХХ века, для которых главным аргументом в пользу бытия Божия был не страх, не церковные догматы, но сам мир с его невыразимым очарованием и поэтическими тайнами. Религиозные же мифологии представляются Окуджаве лишь еще одним людским способом угнетать и морочить друг друга – отсюда его явная, кажущаяся кому-то коммунарской антипатия к официальной церковности. Ничего коммунарского и атеистического тут нет, поскольку коммунары отрицают и милосердие, и снисхождение – и в этом смысле мало чем отличаются от савонарол той или иной конфессии; Окуджаве враждебны были любые проявления ханжества, да и всякая внешняя религиозность – именно в этом смысле стоит трактовать его уже упоминавшиеся стихи о старой Москве, об окрестностях Новодевичьего монастыря («Пожалуйста, не разоряйте гнезда галочьи»). Печатать он этого не печатал, но написать – написал. Ясно, что вещь не столько антирелигиозная, сколько антимещанская, в духе его ранней лирики, направленной против всякой косности. Однако молодое богоборчество было; написал же он в опубликованном в 1959 году стихотворении «Детство» – довольно слабом, – как испугался грозного Саваофа, но вдруг:
А Бог мигнул мне глазом черным
Так, ни с того и ни с сего,
И вдруг я понял: это ж дворник
Стоит у дома моего!
Бог с «глазом черным», Бог-надзиратель Окуджаву совершенно не устраивает – не зря в «Молитве» он сделал своего Бога зеленоглазым; но главное – несмотря на всю плакатную наивность этого стихотворения из сборника «Острова», в нем точно описан механизм обожествления власти, превращения дворника в божество – и наделения божества чертами дворника. Этот подобострастный антропоморфизм никакого отношения к религии не имеет.
Молюсь, чтоб не было беды, и мельнице молюсь, и мыльнице,
Воде простой, когда она из крана золотого выльется,
Молюсь, чтоб не было разрух, разлук, чтоб больше не тревожиться…
О, руки были бы чисты! А остальное все приложится.
Если поставить на место Бога женщину, все становится на места: любовь – своего рода альтернативная реальность, в которой многие земные страсти облагорожены и чудесно преображены. Умник, привыкший к абстрактным теоретизированиям, действительно обретает в любви подлинную мудрость; трусливый волей-неволей преобращается в рыцаря – и если не любовь, кто же даст ему коня? Что, как не любовь, способно подарить перерождение закосневшему во зле, нераскаянному убийце Каину? «Дай рвущемуся к власти навластвоваться всласть» – в чем, как не в любви, осуществляется эта безвредная утопия? Конечно, если этот властолюбец осуществит свои мечты в государственном масштабе, мало не покажется никому, но если он удовлетворится иллюзией власти над женщиной, – а в любви эта иллюзия обладания неизбежна и безвредна, – мир, глядишь, вздохнет с облегчением. Именно любовь позволяет щедрому передохнуть, подзарядиться от другого – ибо истинная любовь не есть акт дарения или приятия, но именно счастье взаимной щедрости. Некоторая неувязка возникает с просьбой «Дай счастливому денег»; но и это, если поднатужиться, можно объяснить – ведь семейное счастье категорически требует гнезда, и стало быть, счастливый остепенится. Иными словами, если допустить, что «Молитва» Окуджавы обращена к женщине, выстраивается следующий смысл: пусть любовь – как альтернативный, улучшенный вариант жизни – поможет всем живущим удовлетворить свои страсти в наиболее безопасном и мирном их варианте; пусть она рассеет абстрактные умствования, утихомирит властолюбца, укоренит в жизни романтического счастливца, сподвигнет на подвиги труса. и вдобавок осыплет милостями автора, памятующего обо всех своих несовершенствах. Любовь выправляет изначальную кривизну мироустройства. Как тут не вспомнить предсмертного предостережения мудрого Каверина: «Бойся счастья, оно спрямляет жизнь».
Это смысл парадоксальный, но по-своему привлекательный. Настораживает одно – подобное прочтение безмерно обедняет песню. Да и натянутость некоторых толкований заставляет предполагать тут упрощение замысла; «Молитва» задевает куда более глубокую струну.
На нью-йоркском концерте 1979 года Окуджава сказал: «В заключение я спою вам песню, которая была когда-то названа очень витиевато – „Молитва Франсуа Вийона“ (грянули аплодисменты. – Д. Б.), – но к Вийону она никакого отношения не имеет. Пятнадцать лет назад надо было ее так назвать». Хронологически он точен – первая публикация песни (и соответственно переименование) состоялась ровно за пятнадцать лет до того; сложней с Вийоном.
Тот факт, что о Вийоне Окуджава при сочинении этой песни думал, довольно очевиден (не говоря уж о том, что на концерте 18 апреля 1968 года в МВТУ он называет Вийона в числе любимых поэтов, после Пастернака и Александра Сергеевича). Именно упоминание Вийона привносит в песню мощный культурный пласт, отказываться от которого недальновидно: все Средневековье, масса ассоциаций с его культурой и богословием, романтика Европы, Латинского квартала, школярского буйства. Да и само слово «школяр», столь знаковое в окуджавовской прозе, отсылает к судьбе Вийона и драматической поэме Павла Антокольского о нем – Окуджава знал и любил эту вещь. «Молитва» отсылает сразу к трем сочинениям прославленного школяра: «Баллада поэтического состязания в Блуа», «Баллада истин наизнанку» и «Баллада примет». Стоит напомнить историю создания первой: в 1461 году принц Карл Орлеанский устроил в своем замке в Блуа поэтический турнир – предложил гостям написать балладу с заданной первой строкой «От жажды умираю над ручьем». Каждый, согласно легенде, решил эту тему по-своему, что и отражено в пьесе приятеля Окуджавы Юлиу Эдлиса: сам хозяин сочинил прочувствованный патриотический текст – он стоит над рекой на французской границе и сохнет по Родине, находящейся по ту сторону; другой участник написал, что не может утолить жажду водою и тоскует по вину; один Вийон развил противоречие, заложенное в первой строчке, и, по словам лучшего переводчика баллады Ильи Эренбурга, сочинил «исповедь человека, освобожденного от веры и догмы»: «От жажды умираю над ручьем, смеюсь сквозь слезы и тружусь играя. Куда бы ни пошел, везде мой дом. Чужбина мне – страна моя родная. Я знаю всё, я ничего не знаю…»
Державин, понятия не имея о балладе Вийона, писал фактически то же самое: «Я царь – я раб – я червь – я Бог!» Окуджава мог подписаться под каждой строкой вийоновского шедевра – хотя бы потому, что собственное его положение в литературе характеризуется в этот момент истинно вийоновской двусмысленностью: всеми принят, изгнан отовсюду; известен каждому – признан еле-еле и сквозь зубы; собирает многотысячные залы – и не имеет собственного жилья. А уж героический девиз «Отчаянье мне веру придает» давно стал его собственным – разве что вслух он нигде об этом не кричал. «Умному дай голову, трусливому дай коня» – очень по-вийоновски сказано и явно отсылает к источнику; автор признается, что знает о внешнем мире всё подряд – но в себе до сих пор не разобрался. «Я знаю книги, истины и слухи, я знаю всё, но только не себя» – это отчетливо корреспондирует с любимой окуджавовской мыслью об относительности всякого знания: «Как верит солдат убитый, что он проживает в раю». «Мир наизнанку» полон безголовых умников, нищих счастливцев, он управляется трусами и властолюбцами, а щедрые в нем не знают ни покоя, ни отдыха. Главный пафос Окуджавы – вийоновский: Господи, верни этому миру порядок! Смири его противоречия! Пусть восстановится норма!
«Молитва» развивает другое стихотворение 1963 года: оно написано чуть раньше, но тем же дольником. 11 декабря 1962 года Павел Антокольский в «Литературной газете», в статье «Отцы и дети», выступил в защиту Окуджавы, упомянув «заговор молчания» вокруг его поэзии. Окуджаве был не только нужен, но и по-человечески приятен этот привет от старого мастера. Вскоре он ему ответил дружеским посланием:
Киплинг, как леший, в морскую дудку посвистывает без конца,
Блок над картой морей просиживает, не поднимая лица,
Пушкин долги подсчитывает, и, от вечной петли спасен,
В море вглядывается с мачты вор Франсуа Вийон!
То, что Вийон сделан тут впередсмотрящим, принципиально; имя его было паролем для Антокольского, считавшего поэму о нем лучшей своей вещью. Так что Окуджава в это время думал о нем – и писал свою «Молитву» не только от собственного имени. В мае 1964 года, получив этот текст от Окуджавы, Антокольский записывает: «Очень умные и смелые стихи. Думаю, что петь их нельзя, так как слишком длинны строки (размер киплинговской баллады)». Оказалось, что и киплинговская баллада поется, если усилить цезуру. 1 июля 1966 года Антокольский отмечал семидесятилетие; Окуджава был приглашен и решил, по обыкновению, подарить песню. На одном из выступлений в ноябре 1980 года он рассказывал об этом так: «Я к этому дню рождения придумал какую-то мелодию, чтобы спеть эти стихи, посвященные ему. И я ему спел на дне рождения. А потом мне показалось, что эта мелодия лучше подходит к „Молитве Франсуа Вийона“».
Антокольский записывает в дневник 6 июля 1966 года: «Ну вот и юбилей мой. И поэтический праздник тоже был: Булат Окуджава спел несколько песен, Белла читала свою „Елабугу“, Женя Евтушенко – несколько затянутое стихотворение на смерть Ахматовой.» Присутствовал и Симонов, прочитавший два перевода из Киплинга. Застолье у Антокольского собрало всю литературную фронду – его семидесятилетие отмечалось среди каменного молчания официальных инстанций, которые он разозлил подписью под письмом в защиту Синявского и Даниэля. Большинство собравшихся – Окуджава, Евтушенко, Ахмадулина – тоже были подписантами. Поздравляя Антокольского, Окуджава чествовал не только старого поэта, некогда защитившего его, но и соратника по сегодняшней литературной борьбе; обращение к имени гордого разбойника Вийона было в этих обстоятельствах символично. Жаль, у Антокольского в Пахре не было магнитофона: больше это посвящение никогда не исполнялось.
Что касается «Молитвы» – вероятно, сам автор верил в ее действенность ровно настолько, насколько верит в свое райское блаженство убитый солдат; насколько верит Франсуа Вийон в действенность своих прошений о помиловании. дважды, впрочем, удовлетворявшихся! Об этом пророчески написал Мандельштам: «Виллон дважды получал отпускные грамоты – lettres de remission – от королей: Карла VII и Людовика XI. Он был твердо уверен, что получит такое же письмо от Бога, с прощением всех своих грехов. Быть может, в духе своей сухой и рассудочной мистики он продолжил лестницу феодальных юрисдикций в бесконечность и в душе его смутно бродило дикое, но глубоко феодальное ощущение, что есть Бог над Богом…» Это уже, пожалуй, прямо о мироощущении Окуджавы, провидевшего над «бессильным Богом» некое другое, абсолютное Божество, с чьим всевластием он по-человечески отказывался мириться. Может быть, потому в его обращении к Богу – бессильному, по-человечески близкому, понимаемому как командир одинокого, измотанного в боях подразделения, – чувствуется особое смирение: «Дай же ты всем понемногу». Помногу – нет.
В этом контексте легко обнаружить библейский источник строки про «тихие речи» («Как верит каждое ухо тихим речам твоим»): это книга Царств, 19, 11–12: «И сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь». Так, после громов и молний советского романтизма пришел тихий голос Окуджавы – и в нем божественная диктовка ощущалась всего яснее.
Анализ стихотворения окуджавы молитва
Советуем ознакомиться анализ стихотворения окуджавы молитва с несколькими вариантами на русском языке, с полным описанием и картинками.
Анализ стихотворения Окуджавы «Молитва»
Как веруем и мы сами, не ведая, что творим!
Молитва – одна из самых известных песен Булата Шалвовича Окуджавы. Молитва обо всех на земле. Верил ли в Бога сам автор стихов и музыки? Этогот наверняка не знает никто, но сами стихи Окуджавы (не только к этой песне) показывают, что он все же искал путь к Богу, пытался познать истину и то, как же должен жить человек.
Булат Окуджава 1963 год
А то, что он верно угадал этот самый пусть говорит хотя бы такой факт, о котором упоминает в своих воспоминаниях друг Булата Окуджавы, скульптор Эрнст Неизвестный: “В своих песнях, если вдуматься, Окуджава был философом и сочинял их по законам эстетики. Советская власть и ее наделенные полномочиями партийцы потому и запрещали периодически его песни, что ненавидели эстетику.
В моей жизни был период, когда по некоторым причинам я довольно долгое время провел в доминиканском монастыре. Однажды настоятель его произнес молитву, которая начиналась словами:
дай счастливому денег: И не забудь про меня.
Мы все сейчас знаем эту песню, она называется “Молитва”. Но когда Булат написал ее, а это было в 1963 году, ему пришлось замаскировать содержание, и он назвал песню “Франсуа Вийон”.
Анализ Стихотворения «Молитва» Окуджавы
Стихотворение «Молитва» относится к числу философских стихотворений Булата Окуджавы. Написанное в 1963 году, оно имело заглавие «Молитва Франсуа Вийона». Маску легендарного французского поэта Булат Окуджава вынужден был использовать по внешним причинам — в шестидесятые годы религиозное стихотворение не могло быть опубликовано и допущено к исполнению. Пафос «Молитвы» в утверждении уникальной ценности каждого человека. Песня построена на тонком сочетании веры в справедливость мироустройства и тревожного сомнения в этой справедливости. Повторяющееся обращение к Богу: «И не забудь про меня» — не может оставить равнодушным ни одного читателя и слушателя, поскольку под словом «меня» подразумевается не только автор, но и его собеседник:
Господи мой Боже, зеленоглазый мой!
Стихотворение «Молитва» относится к числу философских стихотворений Булата Окуджавы. Написанное в 1963 году, оно имело заглавие «Молитва Франсуа Вийона». Маску легендарного французского поэта Булат Окуджава вынужден был использовать по внешним причинам — в шестидесятые годы религиозное стихотворение не могло быть опубликовано и допущено к исполнению. Пафос «Молитвы» в утверждении уникальной ценности каждого человека. Песня построена на тонком сочетании веры в справедливость мироустройства и тревожного сомнения в этой справедливости. Повторяющееся обращение к Богу: «И не забудь про меня» — не может оставить равнодушным ни.
одного читателя и слушателя, поскольку под словом «меня» подразумевается не только автор, но и его собеседник:
Пока еще хватает времени и огня,
поскольку под словом «меня»; подразумевается не только автор, но и его собеседник:
Как верит солдат убитый, что он переживает в раю,
— анализ стихотворения молитва
— анализ стихотворения окуджавы молитва
Другие работы по этой теме:
Копирование материалов сайта на сторонние ресурсы без указания активной ссылки запрещено!
Анализ стихотворения окуджавы молитва
Окуджава. Молитва Франсуа Вийона.
Куда спасаться, по самому большому счёту: в капитализм или в коммунизм (если крайне политизировать какое-то неблагополучие, что реет в песне незаявленным).
От чего отрёкся Окуджава.
Был в литературоведении такой крупный учёный Бахтин. Он, в частности, ввёл в научный оборот термин “большое время”. Оно означает, что художественное произведение живёт в веках изменяясь. Каждое поколение вычитывает в нём нечто новое. Из-за того, что смотрит на него другими глазами, чем предки. Эта точка зрения считается с действительной историей восприятия искусства и опирается на идею о принципиальной многозначности художественного смысла конкретного произведения.
В моём кругозоре есть противник Бахтина по этим вопросам, Бонецкая, рангом много ниже, кандидат филологических наук. Она соглашается с Бахтиным, что фактически интерпретации произведения меняются, но что это горе, отказ большинства от научного подхода, от выявления того единственного, что хотел сказать автор, и никогда не меняющегося. А можно, мол, – это научный идеал, – со временем только всё точнее приближаться к авторскому варианту, всё время оставаясь в русле его.
Так я себе мыслю тихонько, что при наличии по большому счёту некой повторяемости идеалов в веках, мыслимо вечную жизнь произведения искусства в авторском варианте его интерпретации понимать, как актуальность то по сходству, то по противоположности.
Так, если социализм в СССР был обществом хронического дефицита, если – по причине пусть авторитарности – теперешняя Россия бедна в массе своего населения, и если спасение человечества от перепроизводства и перепотребления состоит в коммунистическом принципе “каждому – по разумным потребностям”, – то идеал самоограничения является повторяемостью в веках (традиционализм его тоже исповедует), а искусство прошлого, самоограничением вдохновляющееся, может быть актуально ныне и оказаться предвестием будущего.
Вследствие этого я хочу в этой статье выступить в двух ипостасях: 1) исследователя, которому нет дела до идеала, сквозящего в разбираемом произведении, и 2) предвзятого потребителя произведения, актуального для некого момента истории.
Посему прошу читателя не смешивать этих двух меня.
Один блокнот, одно воспоминание и два электронных разговора.
Блокнот лауреатки конкурсов и участника всесоюзных и городских слётов движения клубов самодеятельной песни (КСП), заведённый в 1968 – 69 годах. Списаны слова песен Кукина, Дулова, Визбора, Клячкина, Окуджавы, Якушевой, Новеллы Матвеевой, Городницкого, Высоцкого, Крылова, Левинзона, Егорова, Полоскина, Вихорева, Колесникова.
В движении, мол, идейный раскол: против и не против советской власти. Идолы сторон: Галич – правых, Окуджава – левых. Левых – большинство.
Слёт под Москвой весной 1971 года. По замыслу – конспиративный. На открытии слёта, ночью, на большой поляне факельное шествие сотен людей и общее пение “Молитвы Франсуа Вийона” Окуджавы. Грозное. Совместное: и левых, и правых. Правые тоже присутствуют, хотя бы Абрамкин. Он назавтра читает доклад – почти никто не пришёл слушать.
– Как ты относишься к фактам, хорошо демонстрирует твоё недавнее доказательство, что левых диссидентов в СССР было раз-два и обчёлся (на основании заглядывания в интернет).
– Ja lish sdelal to, chto delaesh obichno ti (адресат пишет с почтового ящика, полученного в американском университете, и там какие-то сложности с применением кириллицы).
– Для тебя стал не существовать тот факт, что я с Наташей был на всесоюзном слёте КСП, и что Наташа до замужества была на нескольких слётах, и что я тебе не только устно рассказывал об этом, но и пел тебе гимн того слёта, на котором был я – “Молитву Франсуа Вийона” того Окуджавы, который из левых диссидентов ещё не перешёл в правые,
– Molitvu Vijona ja znaju i ljublju, no ona dlja menja – ne dokazatelstvo, chto Okudzhava bil levim dissidenton – v tom smisle v kotorom javljalsja im ti (“SSSR- prekrasnaja markiza, tolko slishkom malo nedostizhitelnosti u naroda-duraka”).
– и что ты письменный отчёт мой читал об атмосфере на том слёте, где был я, и что по моему наблюдению и Наташиному уверению о прежних слётах было видно, что в расколе движения на левых и правых, на тех, кто за Окуджаву, и тех, кто за Галича, большинство – за левыми, за окуджавскими,
– Ja ne sposoben prinimatj tvoi nabljudenija i Natashini uverenija – pri vsem uvazhenii k nei – za absoljutnuju istinu. Vse chto ja chital ob etih sletah, takogo raskola tam ne bilo. Tem bolee, kogda ja stal priobschatsja k bardovskoi muzike v 70 godah, mi ne videli raznitsu mezhdu Galichem i Okudzhavoi. Vozmozhno, u ljudei bili somnenija v tom, chto nuzhno posle unichtozhenija sovetskoi sistemi, no nikto ne somnevalsja, chto, v pervuju ocheredj, ljudjam nuzhna svoboda. Sami vistuplenija bardov bili aktami osvobozhdenija.
– и что существовал в СССР даже такой термин – шестидесятники, – который по умолчанию понимался левым движением,
– tem “levim” dvizheniem, kotoroe schitalo svobodu – velikoi tsennostju.
– а не правым, что ты сам недавно признал, что да, что Высоцкий был за то, за что и я понимал и понимаю.
– Iabil za mnogoe chto! Za svobodu!
– И вот этих живых тысячи и тысячи левых для тебя не существуют,
– Ia bil levim v smisle nedostizhitelnosti. No, v otlichie ot tebja (I krome tebja ja bolshe takih ne videl), ja I dissidenti bili za svobodu I za to, chtobi narod zhil snosno.
– когда тебе нужно представить для своего спокойствия дело так, что я фантазёр всю жизнь и не отражаю реалий жизни.
“- У него же отца – заметного деятеля, начинавшего в Гражданскую – расстреляли в 37-м, когда сам Окуджава был подростком. Так что ностальгия по гражданской довольно естественна.
– Я спрашивал о этой песне у Окуджавы (ничего такого, просто был он у нас на “круглом столе” в Институте). Сказал, что писал еще от чистого сердца” ( http://skuzn.livejournal.com/392022.html ).
А ведь он ещё ж и заменил “далёкую” на “единственную” – ещё более сильно.
Так то – о Гражданской. Она в 1957 году написана. А “Молитва Франсуа Вийона” в 1963-м. Человек мог измениться за 6 лет. И какой это год – 1963-й!
В 1963-1964 годах разразился продовольственный кризис. Принёс плоды волюнтаризм Хрущёва. В антисталинском порыве было прекращено выполнение плана преобразования природы (лесополосы) и взят курс на расширение пашни (целина). Чтоб скачком достичь цели. Плюя на агрокультуру. И целина через несколько лет выдохлась и в 63-м году не уродила. В 61-м поменяли деньги в соотношении 10:1, обесценив рубль относительно доллара и золота, чтоб при той же, просто деноминированной, себестоимости добычи нефти в рублях, продажа её за подорожавшие доллары стала очень прибыльной. Но подорожали импортные товары, стали недоступными. Так подорожало всё на базарах. Завмаги стали спекулянтам продавать из-под прилавка, оставляя своим покупателям дрянь. Колхозы тоже стали продукты не сдавать государству, а возить на рынок. Ну превратили колхозы в совхозы или укрупнили и усилили администрирование. Перестали возить на рынок. Так производительность упала. Опять же к 63-му году.
Теперь посмотрим на саму песню.
пока ещё ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
чего у него нет:
дай счастливому денег…
Пока Земля ещё вертится,
Господи, – твоя власть! –
дай передышку щедрому
Каину дай раскаянье…
Я знаю: ты всё умеешь,
я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый,
что он проживает в раю,
тихим речам твоим,
Господи, мой Боже,
пока ещё хватает
Дай же ты всем понемногу…
И не забудь про меня.
Франсуа Вийон, шалопай, вор, бродяга и поэт, в 1456 году написал завещание в ночь ограбления колледжа:
Я, Франсуа Вийон, школяр,
В сем пятьдесят шестом году,
Поостудив сердечный жар,
И наложив на мысль узду,
И зная, что к концу иду,
Нашел, что время приглядеться
К себе и своему труду,
Как учит римлянин Вегеций.
Под Рождество, глухой порой
Жестокой ледяной зимы,
Когда слыхать лишь волчий вой
И в дом к теплу вернуться мы
Спешим до наступленья тьмы,
Избавиться замыслил я
От кандалов любви, тюрьмы,
Где страждет днесь душа моя.
Я не забыл, из-за кого
Пришлось мне столько слез пролить,
Что нужно милой для того,
Чтобы мои терзанья длить,
А потому могу молить
Богов, к влюбленным благосклонных,
Меня, отмстив ей, исцелить
От мук мне ею причиненных.
И так далее. Покаяние в виду предвидимого прихода “к концу”, но… никакого покаяния.
Наоборот сделал Окуджава. (Он же пел елейным тоном.) Добрый, мол.
И… я не имею музыкальной грамотности… послушайте, как всё стремится-стремится вверх мелодия и… выдыхается и падает.
Ми-ми ми-ми ми-ми-ми ре-ре
Фа-фа фа-фа-фа соль-ми
Соль соль-соль-соль соль-соль-соль фа-фа
Соль-соль соль-фадиез-фа ми
Ля ля-ля-ля ля-фа-фа
Си-си си-си-си до-си
До си-ля ля-ля-ля фа
Си ля-сольдиез-сольдиез фадиез-соль-ля
Так если мы знаем восходящую гамму до-ре-МИ-ФА-СОЛЬ-ЛЯ-СИ-ДО, то видим, что до седьмой строки песни мелодия поднимается (заглавными в ряду помечены), а на восьмой – падает.
То есть мелодия в чём-то, как и интонация Окуджавы, соответствует всё возрастающему покаянию и обессиленному смирению.
Хаос и страсть… Аж с толку сбивает.
Очень помогает пониманию мысль Гиршмана о единстве многообразия:
“…создатель литературного произведения обращается, как правило, к великому множеству самых разных реальных читателей, близких и дальних и во времени, и в пространстве, и по духу. Но установка на приобщение этих разных читателей к той позиции, которая необходима для понимания его высказывания и для связанного с таким пониманием сотворчества, превращает это великое множество в особое единство многообразия это и воля к общению, и сознательное втягивание читателя в ту духовную глубину, на которой могут и должны сойтись разные личности Автор может, пожалуй, даже заранее предполагать и тех реальных читателей, которые вначале не смогут или не захотят общаться с ним, но первые слова, первые страницы, первая глава втягивают в общение, учат “языку”, погружая в глубины общей духовной почвы людей” (Гиршман. Ритм прозы. М., 1982. С. 93-94).
Так вот первые слова: “Пока Земля ещё вертится…” – Это о каком же ужасе! Такое всех объединит. – И действительно, перед нами единство многообразия .
За кого только ни ратует лирический герой в первых двух куплетах! – И всё – крайности.
Каин – первый человекоубийца (во имя себя это сделал, и не останови – раскаяньем – будет плохо), рвущийся к власти (тоже во имя себя, конечно, и власть же угнетает), трусливый (тоже во имя себя; в коллективе может и пересилить трусость, так нет – удрать), мудрый (горе от ума… в манию величия впадёт… или рехнётся? от неограниченного саморазвития качества), счастливый (тоже: утонул ведь в своём счастье, и ему нет дела ни до кого и ни до чего), щедрый (так богат и так помалу раздаёт, что можно окоротом богатство ему сохранить).
И все – именно в раж, не меньше, впадают.
Страстное общество. Контрастное. Каковым является капитализм…
И лирический герой, прося чуть не каждому удовлетворения персонального радикализма, явно ж надеется, что запредельное возбуждение родит торможение. И Земля не разорвётся от всё ускоряющегося вращения и огня стихий вседозволенности, а притормозит и остынет. Как опять капитализм. Который при всей, вроде, стихийности рынка имеет регуляторы, и вот уж, видим (из 1963-го года), сколько лет как не было кризисов…
А в последнем куплете – по противоположности – как бы коммунизм (“Каждому – по разумным потребностям”): “всем понемногу”.
В середине же, в третьем куплете, как бы реальный, так тогда называемый, социализм. Обманный. Вовсе не социализм. В который если кто и верит, то – как оболваненный солдат верит в священность войны, на которую он мобилизован. И он воюет, не ведая, что творит. И мы (в 1963-м) построили “социализм”, не ведая, что творя.
Автор обращается ко всем и всяким. Общая беда. Строя. Куда спасаться, по самому большому счёту: в капитализм или в коммунизм (если крайне политизировать какое-то неблагополучие, что реет в песне незаявленным).
А и заявлять нечего. Всем было ясно.
Негибкая система централизованная. А у капитализма – экономическое чудо. Общество потребления в расцвете. В СССР же – общество хронического дефицита с кризисами.
Были б люди идеальными – было б всё не так. Но идеализм как-то непопулярен стал, массовый энтузиазм первых послереволюционных лет выдохся от безрезультативности по самому большому счёту. И мещански ориентированная власть только и работает, что на раскручивание вещизма. И лжёт, лжёт и лжёт про наоборот. И ещё есть время, кто верит, и можно было б задействовать их потенциал…
Пропадает задуманный хорошим строй. Но “пока Земля ещё вертится, и ей это странно самой”. И неизвестно, куда и как теперь (в 1963-м году). Вправо, или влево? Ясно, что не на месте. Время кончается. Музыкальный рисунок об этом кричит. Но – куда? И блеющая интонация подчёркивает раздрай словесный.
Не зна-ю… Вот художественный смысл песни.
Искажали Окуджаву грозно певшие её как гимн в едином порыве правые и левые каэспэшники. Знавшие. Одни – что частную инициативу надо освобождать, другие – что нравственную революцию надо поднимать. И те, и те – что власть менять.
А Окуджава не знал. Это был перевал или один из перевалов, после которого он духовно отказался от комиссаров в пыльных шлемах. В пыльных… Когда на качество жизни Окуджаве ещё было глубоко наплевать.
Я начинал разговор об Окуджаве потому, что задумывался, может ли быть, чтоб шестидесятник ВСЕГДА пел о самоограничении (“Каждому – по разумным потребностям!” – лозунг коммунизма), – о самоограничении, которое является, по-моему, самым-самым сердцем новой левизны в её отличии от левизны старой, так сказать, лозунгом которой, старой, было: “Экспроприация экспроприаторов”. Причём я предлагаю отличать эту новую левизну от “новых левых” на Западе, бытовавших в те же годы и боровшихся за революции сексуальную, психоделическую (наркотическую), рок-н-рольную и вообще за Свободу ОТ (то есть за вседозволенность, за предельный опыт в потреблении элиты, богатеньких сынков, на фоне обычного, сытого, мещанского массового общества потребления). А также отличать предлагаю новых левых от красных бригад, боровшихся в Германии против нацификации страны, в Италии – против мафизации, в Латинской Америке – против неоколониализма, и все вместе – солидаризируясь с воюющим с Америкой Вьетнамом, но не в союзе с предателями коммунизма коммунистами.
Я начинал разговор об Окуджаве, думая, может ли ЛЮБОЙ, кому открылась идея новой левизны, приобрести несгибаемость перед обстоятельствами только от одного этого открытия и не соблазняться социализмом с человеческим лицом, хоть тогда ещё и не было видно, что тот приведёт к реставрации капитализма. Приобрести несгибаемость…
Продовольственный кризис… Ну это ж кризис. Значит, временное явление. Стали закупать зерно за границей, и кризис кончился.
Не кончался никогда перманентный дефицит, причём иных предметов первой необходимости… (Туалетную бумагу можно не вспоминать – тогда народу ещё не было известно о канцерогенности типографской краски.) И потом тот же Окуджава, – если уж вокруг него речь из-за “Молитвы Франсуа Вийона”, – в конце войны ж голодал и ничего не хотел, кроме “пожрать, поспать и ничего не делать”, и так возненавидел себя за обывательщину, что ему хватило этого пороха, чтоб через 10 лет начать воспевать гармонию личного и общественного вплоть до комиссаров в пыльных шлемах (см. тут ). Мог бы задержаться на этом идеале на всю жизнь…
Люди меняются. Под воздействием обстоятельств. Или не меняются. Под воздействием их же.
Это зависит от твёрдости характера.
Высоцкий, например, тоже, самостоятельно открывший сердце новой левизны, не смог приспособиться к обстоятельствам. И умер не согнувшимся. Сломался.
А Окуджава смог. И прожил довольно долго. Отрёкшись от своих прокоммунистических песен.
Вульгарный социологизм – презренная штука. Но, что если и он имеет место быть. И не только твёрдость характера влияла на Высоцкого… И он воспевал самоограничение и в 1963-м году и позже (см. тут ). В пику разворачивавшемуся от дефицита советскому вещизму. Войну выиграли. Раны войны залечили. Паритета с Америкой по атомному оружию достигли. Не нападёт. Можно, наконец, расслабиться и пожить спокойно… Но нет! Его хоть и сердило, что личность в стране на втором месте после государства, но ещё больше возмущало, что лживо с эстрады пели: “Раньше думай о Родине, а потом о себе”, а все смирились с этой официальной ложью, её не разделяя. И он, желая гармонии и коммунизма, стал экстремистом, злился на нас, большинство, и не подумал хорошо отнестись к путчу в Венгрии и Чехословакии. И он бы не признал Ельцина. А Окуджава признал.
Но зато будет неминуемой модернизацией теперь, в дни давления американского глобализма на слегка сопротивляющуюся авторитарную Россию, давления под лживым флагом Свободы и Демократии, считать “Молитву Франсуа Вийона” песней за Свободу и Демократию.
И будет меньшей модернизацией понимать теперь эту песню предвестницей коммунизма. Теперь.
Недалёкое будущее видно уже сейчас: глобализованный по-американски мир. И непротивящаяся политика правительства России. Только через 25 лет предвещают доллару потерю своего доминирующего положения в мировой валютной системе. А другие спецы и этот срок считают слишком близким.
И если с Америкой – из-за её нацеленности на прогресс и её огромности (кажется, 60% мировой экономики) – связана главная опасность человечеству погибнуть от перепотребления и перепроизводства, то эта опасность останется и для недалёкой перспективы.
А люди реагировать (отказываться от прогресса) не будут. Медоуз уже с 80-х годов прошлого века повёл обратный отсчёт (по десятилетиям) того, как становится невозможно человечеству, спохватившись, сделать в далёком будущем жизнь всего человечества такой, какая в 80-х была у небогатых европейцев. 30 лет прошло, а к нему не прислушиваются практически.
Так что только в далёком будущем начнётся реакция на прогресс, начнётся застой, и это будет коммунизм с его давно известным лозунгом: “Каждому – по разумным потребностям!”
То есть, какая мне разница, какими идеалами движимы художники в прошлом и настоящем, если в будущем всё равно всё кончится коммунизмом. На этом основана моя объективность в разборе всех произведений.
Но интересно заметить далёкое предвестие в некоторых произведениях прошлого.
Нота гармонии в самоограничении, хоть и возникла в те годы, когда слова “экология” ещё почти никто не знал, словосочетания “глобальная экологическая катастрофа” – тоже, но уже существовала ж угроза смерти человечества от ядерной войны. И было ясно, что лозунг старых левых: “Экспроприация экспроприаторов!” – не проходит, ибо у экспроприаторов есть ядерное оружие и средства его доставки, и взаимное уничтожение гарантировано, если что.
Так поскольку есть нота катастрофы в “Молитве Франсуа Вийона”, постольку и незнающий Окуджава в этой песне некой тенью (не знает же) ещё причастен к новой левизне. Но – тенью.
И теперь тем паче можно петь её, будучи под сенью подобной тени. Пусть при жизни Окуджава от неё и отрёкся, а России теперь грозят большие неприятности из-за отставания со свободой и демократией.
Опять правые и левые имеют тягу искажать “Молитву…”.
Под конец я хочу сказать, что скрытый пафос статьи в том, что, как считал Александр Зиновьев, строй под названием социализм мог, как и капитализм, справиться со своим большим товарным кризисом на собственной основе, без реставрации капитализма. Если б не случился в стране такой азиатско-средневековый * Сталин, который так жестоко вёл внутрипартийную борьбу, как принято в уголовном мире. Который для этого так долго опирался на самые тёмные слои населения в век научно-технической революции. Ещё б чуть-чуть – и… Не только с космосом и атомом СССР обогнал бы Запад, но и с кибернетикой-электроникой. Поспела б компьютеризация страны на пару десятков лет раньше – и справились бы с забуксовавшим централизованным планированием хозяйства, как капитализм с кризисами своими справляется раз за разом. А лживая Система от одного осознавания и оценки её всеми как лживой, ото лжи бы освободилась. И не пришлось бы Окуджаве отрекаться от той единственной.
Но то всё было б на пути прогресса.
Зато теперь переоткрытая всё же (не в “Молитве…”) шестидесятниками сердцевина новой левизны – разумные потребности – имеет теоретический шанс – ввиду угрозы смерти человечества из-за перепроизводства и перепотребления, из-за материального прогресса – возродиться. В ещё не рождённых песнях, похожих на песни левых шестидесятников, в том числе похожих и на песни раннего Окуджавы.